7.

Смириться с потерей рассудка оказалось почему-то проще, чем с отсутствием любимой зажигалки. И, по правде сказать, думала Интегра, пытаясь выжать хоть искру из дешевой китайской дряни, у нее нет ни возможности, ни права быть настолько расточительной. В следующий раз надо будет что-нибудь придумать. Даже теперь в особняке полно всяких ненужных мелочей. Пуговицы можно срезать со старых блузок и пиджаков. А без еще пары галстуков она, пожалуй, проживет.

* * *
– Зачем мне то, что не нужно тебе самой? Это все давно не твое, – хмыкнул парень в клетчатой рубашке, разглядывая собранный Интегрой хлам: ручки, пуговицы, расчески, заколки для волос, степлер, два браслета, нитки никогда не ношенных бус. – У тебя есть еще что-нибудь?

Нельзя уйти просто так, нельзя не попробовать снова. Есть только один выход, только одна плата. Ледяной воздух забил горло, не давая ни вздохнуть, ни ответить: ее решение, как всегда, оказалось плохим, но другого по-прежнему не было.

– Моя кровь подойдет?

* * *
Иногда Интегра думала, что стоило бы все рассказать Виктории: уж о гробах и вампирах Серас теперь знала куда больше и, наверное, дала бы дельный совет. Еще лучше было бы спланировать настоящую военную операцию и отправить вампиршу искать Хозяина – не все же ей, дожидаясь, перемывать бокалы и стирать пыль? Тем более, что она не одна (и никогда не будет одна!), с ней теперь этот… рыжий наемник с косой. Интегра поморщилась: хватит лгать себе – она прекрасно помнит его имя. Пип Бернадотт. Он вместе с Серас отстоял особняк. Вместе с Серас победил оборотня.

Можно было бы…

Сейчас вариантов хватало. Тем более, что-то подсказывало леди Хеллсинг: Виктория ее ночных одиссей не одобрит. Днем, при свете солнца, разбирая бумаги и отдавая приказы, она сама себя не одобряла. То, что она делала, было безрассудно. Опасно. Бесполезно, в конце концов. Совершенно неэффективно.

Но остановиться было невозможно. Она не могла бросить его там – огромный маховик в голове – весь день, весь день. Хозяева должны заботиться о своих слугах.

Перчатки – те, что Интегра не успела раздать – впервые стали по-настоящему нужны ей: иначе кто-нибудь непременно бы заметил мелкие порезы и ранки на руках. Эти ее «сделки» были, наверное, самыми неудачными и неправильными: она, как никто другой из живых, знала, что такое человеческая кровь для мертвецов – и все равно платила нежити своим золотом.

Перетерпеть, пережить постылый день, прочесть скучные отчеты, поставить подписи, выслушать доклад об очередном нападении упыря или недобитого вампира, отправить Викторию на задание, чтобы самой искать, бежать по темным улицам, пока смертельная усталость не потеснит смертельную тоску. И не думать, не думать о том, что произойдет, когда она наконец встретит своего слугу. Не думать о растерзанных телах и крови – его и чужой – уже пропитавшей, ей казалось, всю землю и стены в городе. Никогда и ни за что не бояться.

Как оказалось, тайны отнимали много сил: Интегра почти не спала и от этого, то кружилась, то болела голова. От долгих часов дневного ожидания, а потом вечернего предвкушения почти пропал аппетит. От постоянного сидения в кабинете и ночах, проведенных в гробу, ломило спину. Разговоры – даже с Викторией – утомляли и раздражали. Мир, раздвоившись, поблек и потух. Время слиплось в огромный бесцветный ком. Когда один из солдат пришел попросить отпуск на Рождество, она с ужасом осознала, что прошло уже полгода.

Мутное зеркало отражало худое серое лицо, единственный потускневший глаз, сердитую морщинку между бровей, бледные и сухие губы, сжатые в упрямую нить.

«Леди Хеллсинг очень много работает», – уважительно говорили ее сотрудники. Превосходное объяснение, которое они к тому же потрудились найти за нее.

Артур Хеллсинг, говорят, был большим любителем крепких напитков и женщин. Репутацию деда успело побелить время, но слухи о карточных долгах благополучно пережили целое столетие. Похоже, зависимости и дурные привычки у Хеллсингов в крови, оправдывала себя Интегра всякий раз, когда закуривала новую сигарету или спускалась в подземелье.