8.

Она все-таки успела – не просто отдать еще одну перчатку – расколоть себя на десятки, а потом и на сотни кусков. Алукард почти ненавидел ее – горячо и жадно – за стремительность и упорство, с которыми она множила свои осколки-искры. Теперь они были везде: кружились, слепили, сбивали с пути, вспыхивали и гасли. И сам Алукард, и то, к чему он стремился, – все затерялось в бессмысленном сверкающем крошеве. Если бы вампир помнил, что такое отчаянье, то вероятно, сумел бы отчаяться. Искать было бесполезно, и все-таки он продолжал искать, безнадежно и упрямо.

И каждый раз ошибался. Они были повсюду – мужчины, женщины, старики и дети с пустыми глазами – он едва ли различал, лишь чуял крупицы живого тепла на них или капли душистой и сладкой крови в их телах. Мертвые, обкрадывающие живую. Тени, не стоящие ни сомнений, ни жалости. Убивать их было легко.

Успеть. Успеть. Найти и… И что-то там было дальше. Найти. Пока он еще способен узнать ее среди прочих. Пока Алукард помнил, что кого-то искал.

Еще немного – и тысячи огней, которые она зажгла, сольются воедино и снова зависнут мертвым неподвижным солнцем на его горизонте, и тогда он забудет уже навсегда. Навечно.

В мире не существует ничего вечного, он знал. Не должно существовать.

* * *
Алый галстук-бант горел язычком живого пламени под жирным бледным подбородком. Низенький толстяк в костюме подслеповато щурил пустые глаза на приближающегося Алукарда.

Еще один.

Вампир протянул руку, сгреб в кулак ворот рубашки и галстук, оторвал пискнувшего коротышку от земли и вгляделся в искаженное животным ужасом лицо.

– Не желай ничего, что есть у ближнего твоего, разве ты забыл? – строгие чужие слова всплыли со дна памяти и всколыхнули какую-то старую горечь. – Скольким из вас мне еще придется это сказать? – Алукард тряхнул пленника, человечек засипел и забулькал, безнадежно пытаясь вырваться из железной хватки вампира. – Скольких я должен убить, прежде чем вы все вспомните и запомните?

Ему не был нужен ответ, но словно какая-то рябь пробежала по лицу жертвы: черные провалы глаз на мгновение ожили, блеснули алым, и по пухлым губам скользнула глумливая улыбка.

– Убивай, убивай, Алукард! Это ведь единственное, что ты умеешь, так? Забирать жизнь и пить кровь. Тогда наслаждайся вечной войной! Тебе ведь все равно не выбраться отсюда, – произнес чужой и звонкий мальчишеский голос и, хихикнув, добавил. – Вам не выбраться. Нас слишком много.

Еще один враг, и сейчас – настоящий. Не пули, не говорящие куклы-мертвецы. Тот, кому стоит ответить и пообещать.

– Ошибаешься, – негромко сказал вампир, качая головой. – Ты ошибаешься. Я найду дорогу. Даже если мне придется еще раз убить вас всех. Каждого мертвеца в этом городе. И до тебя я доберусь тоже.

Сильные пальцы сдавили шею, что-то захрипело, хрустнуло в горле, и тело тяжелым мешком рухнуло на землю.