Серас Виктория и представить себе не могла, что ее горячая детская мечта – служить в полиции – исполнится с таким размахом: любимая работа увязалась за ней сначала в смерть, а потом и дальше – в посмертие. Стала совершенно неприличной форма, абсолютно безумным – начальство и непобедимым – враг, но суть осталась прежней. Наверное, кто-нибудь другой на ее месте сказал бы, что мечтать надо осторожнее, но только не маленькая вампирша, награжденная Крестом Виктории. Даже спустя пятьдесят лет после собственной смерти незаменимая сотрудница отдела паранормальных преступлений Агентства по борьбе с организованной преступностью Серас Виктория была по-прежнему очень довольна своей судьбой.
Маленький уютный домик на окраине Лондона с глубоким и сухим подвалом, не оскверненным «противовампирской обработкой», правительственный паек – пакетики с донорской кровью в холодильнике – и охранная грамота «нежити на службе Его Величества» – кто сказал, что немертвым плевать на комфорт? Серас было не плевать точно, и поэтому даже ее крошечный садик радовал глаз изумрудной зеленью газона и нежностью английских роз. Старый добрый Charles Darwin. Совсем как… Совсем как в поместье Хеллсингов.
Но вряд ли там теперь росли розы. Она не знала.
Прошло почти два года с тех пор, как Серас покинула особняк. Два года с тех пор, как умерла Интегра Хеллсинг.
Но скучать было некогда. Конечно, ничего общего с ужасами послевоенных дней, переполненных кровью, порохом и кошмарами наяву, забывать которые пришлось не один десяток лет, но так до конца и не вышло. Толпы упырей. Горы трупов. Уцелевшие вампиры, окончательно обезумевшие от убийств и перемешанного с гарью тяжелого сладковатого запаха смерти. Задания, задания, задания… Постоянные переезды. Бессонные дни и ночи. Серебряных пуль не хватало, да и людям они были куда нужнее, она понимала, но от гнилой вампирьей крови на руках постоянно кружилась голова и мутился рассудок. Когда становилось совсем невыносимо, Серас ныряла в собственное безумие: мягкий, успокаивающий шепот в мыслях и резкий запах дешевых сигарет – как можно было курить такую дрянь?.. – слушала и вдыхала, пока не рассеивалась кровавая мгла перед глазами. Но именно тогда она поняла, почему Хозяин так любил почти ненужное ему человеческое оружие.
Казалось, этому не будет ни конца, ни края: нечисть пряталась от дневного света и охотников на заброшенных подземных парковках, в подвалах, канализации, неработающих станциях метро и там же невозбранно плодилась и пировала. Однако уже через пару лет после войны правительство оставило планы обнаружить и убить всех обитателей катакомб и поставило более скромную цель: оградить медленно возвращающийся к жизни «верхний» Лондон от «нижнего». Входы и выходы во все «незначимые» подземные объекты были безжалостно замурованы, подвалы домов прошли «противовампирскую обработку», а крышкам канализационных люков велся столь же строгий учет, как и ядерным боеголовкам. Конечно, бригады ремонтников еще не один десяток лет спускались в канализацию в сопровождении «особого» патруля, но мирные лондонцы вскоре стали жить и спать спокойно, не боясь услышать вой и царапанье упыря под полом или наткнуться на изголодавшуюся тварь в своей кладовке. И так, постепенно, «нижний Лондон» стал очень неуютным местом для вампиров: святая вода, немного соли, чеснока и серебра в бетонном растворе и металле делали свое дело медленно, но верно. В конце концов, все успокоилось настолько, что даже цены на недвижимость на нижних этажах зданий поползли вверх, – победа была бесспорной.
Но не успели бойцы «Хеллсинга» вздохнуть с облегчением, как выяснилось, что пока они воевали с упырями и искусственными вампирами под землей, на поверхности расплодились истинные. Хитрые, осторожные твари, которым хватило ума не ввязаться в войну, но получить от нее все возможное удовольствие. Анархия, перепуганная пища, бескрайние возможности создавать себе подобных – от тоски, злобы и просто от скуки. Они быстрее набирали силу, быстрее расставались с человеческими привычками, лучше прятались и убивали куда тише. «Фальшивки» были безумцами, жаждавшими собственной смерти так же, как и чужой, истинные же отчаянно, мучительно хотели жить, а потому выслеживать и убивать их оказалось намного труднее. Поэтому даже теперь, спустя еще двадцать лет, Серас не сидела без работы, да и в будущем вряд ли могла ее лишиться.
А потом вернулся Алукард. Серас ждала все время и не ждала в тот день, и нечаянная, сияющая радость накрыла ее тогда с головой, едва не утопив. Она стояла, привалившись к стене, потому что дрожащие ноги не держали, и оглушительное «Все, все, теперь все будет по-прежнему!» – билось в голове, заглушая и слова Хозяина, и хрипловатый голос с акцентом, щекочущийся где-то в легких.
«Что бы там себе ни думали девица Хеллсинг и моя вампирочка, я-то всегда знал, что он вернется. И дело тут не в крови ни в какой – это все их штучки, и не мое дело, кто что там из кого выпил. Просто такое дерьмо в воде не тонет и в огне не горит, сразу видно. Прожил шесть сотен лет – и еще столько же намотает, все будет искать, как сдохнуть поизящнее. Пижон проклятый. У нас-то с этим никогда проблем не было, помнится».
По-прежнему не стало, хотя не стало и хуже. Стало по-другому.
– За тридцать лет ничего и не изменилось, – скривил губы Алукард, бесцеремонно разглядывая счастливую и смущенную Серас, – ты ведь по-прежнему не пьешь кровь, так, Полицейская?
– Почему? Я пью.
– Это не та кровь. У тебя там нет никого, кроме этого… рыжего наемника, как там его?..
– Пип Бернадотте, – вздернув подбородок, неожиданно жестко ответила вампирша и до боли стиснула челюсти.
– Пип Бернадотте, – кивнул Хозяин, а потом сказал, совершенно серьезно, придавив к полу тяжелым алым взглядом: – Но, может, ты и права. Нечего жрать всякую дрянь.
«Вам безусловно виднее, господин Алукард! Но только не все соображают настолько туго, как вы, так что не стоит беспокоиться».
Вероятно, Серас не слишком изменилась за эти годы, и не так уж изменилась Хозяйка Интегра (впрочем, и зеркала, и она сама были иного мнения), но изменился сам Алукард. Серас не пробовала даже думать об этом, но чувствовала перемену, как тонкий, почти неуловимый, но вездесущий запах. Он снова стал ездить с ней на задания, но уже не вступал в разговоры с противниками, не читал моралей, не позволял себя расстреливать и кромсать на куски. Один-два выстрела из «Кассула» (Серас могла только гадать, каким невероятным образом Хозяин умудрился сохранить его в своих странствиях) – цель упокоена, пора домой. «Это… все?» – в самый первый раз она не могла скрыть удивления. «Есть дела поинтереснее. А времени нет, – рассмеялся Алукард. – Пошли, Полицейская».
Домой.
А дома повеселевшая Интегра Хеллсинг уже не заводила свое ненавистное «Когда я умру», не считала морщины, а по вечерам, когда дневные дела были окончены, гуляла по парку – и не всегда одна, поговаривали, – а в гостиной трещал огонь в камине и два кресла стояли на границе между жаром и теплом. Душистый чай подавали ровно в девять, а бутылка вина и бокалы уже ждали на столике.
И Серас знала: если ничего не случится в Соединенном Королевстве, эти двое будут молчать у огня до часу ночи, а то и дольше. Если же появится задание, Интегра все равно дождется их возвращения, чтобы услышать короткое, с поклоном, «Враг уничтожен, хозяйка» и сказать в ответ, выдыхая дым: «Хорошая работа, Алукард».
«Все это ужасно трогательно. Хреново только, что я умер с такой дерьмовой сигаретой. А леди Хеллсинг снова курит приличные. Да разве стрельнешь у нее?»
* * *
Если подумать, по человеческим меркам им было отпущено не так уж и мало. Целых двадцать лет счастья.
Но это должно было закончиться. Нездоровый образ жизни, нервная работа, физические нагрузки – и курение, курение, разве можно в вашем возрасте, мисс Хеллсинг!
Все пустяки. Время. Дело только в нем. Но Серас потеряла счет, заблудилась в счастье, тепле и уюте – наконец-то, наконец, все встало на свои места – они ведь заслужили: и Хозяин Алукард, и Хозяйка Интегра, и она, Серас Виктория, и пропахшая дымом тень внутри нее.
Все закончилось слишком быстро, ей казалось, и совсем неожиданно. Врачи, горький запах лекарств по дому, тревожный шепот прислуги и солдат, больницы и снова врачи – страх, тоска, ожидание, как будто Серас проснулась однажды совсем в другом месте или, наоборот, смотрела один из самых черных своих кошмаров, пока в гостиной горел огонь и Хозяин с Хозяйкой сидели у камина.
Интегра умерла в последних числах октября. Серас уже давно растеряла человеческую привычку следить за числами – мира за окном и то прибывающего, то убывающего дня было достаточно. Она так и не узнала даты, но навсегда запомнила тусклый, промозглый сумрак за стеклами, которым встретил ее, только выбравшуюся из гроба и поднявшуюся наверх, тот день.
Потом Серас Виктория плакала в подвале, и левая рука на лице расползалась кляксой мрака, и хотелось, чтобы в такую же огромную кляксу превратилось все тело, ведь тогда, наверно, боли некуда будет поместиться.
«Плачь, моя девочка, плачь. Вот из-за этого и правда стоит поплакать».
И Серас плакала.
Уже под утро потянуло знакомым холодом, заскрипела дверь и застонали плиты под тяжелыми шагами. Серас подняла голову.
Хозяин.
Такой же, как всегда, словно бы ничего и не произошло, только лицо неподвижное и пустое: ни радости, ни ярости, ни печали.
Конечно, стоило собраться, прекратить реветь и вытереть слезы, но что-то еще больнее сдавило горло, горечью стекло в грудь, сжалось тугой пружиной, а потом вырвалось наружу, выкатилось из раскрытого перекошенного рта.
– Что ты будешь делать дальше, Серас Виктория?
– Я… я не знаю… – просипела вампирша. Делать? Дальше? Что еще за «дальше»?
Алукард прошелся по комнате, ожидая, пока Серас проглотит новый комок рыданий.
– «Хеллсинга» больше нет. Что ты будешь делать?
«Больше нет», – машинально повторила она про себя, пробуя на вкус слова. Осознание происшедшего наползало на нее непроглядной липкой тенью. Она плакала об Интегре Хеллсинг, вечно усталой насквозь прокуренной женщине, давшей ей приют и подарившей смысл не-жизни, и ни на секунду не задумывалась о том, что будет с ней самой теперь. Хотя… что-то там было про правительство и Пенвудов...
– Я не знаю.
Качнулись растрепанные пряди, тени затанцевали на белом лице, и снова стало не разобрать, что там: презрение, любопытство, равнодушие или насмешка.
– Ты хочешь выпить моей крови?
Он предлагал ей тогда, давно, когда ее чуть не упокоил этот полоумный священник, Александр Андерсон, и больше ни разу за все эти годы. Свобода. Сила. Лютая стужа. Обжигающий жар. Теперь она знала об этом куда больше, ценила и наслаждалась – и все-таки… Что будет с ней потом? Она изменится – как? Что станет с капитаном? Что…
Алукард ждет.
– Нет, – ответила Серас и покачала головой для верности, – нет.
Губы Хозяина скривились в тени улыбки.
– Неужели тебе так нужен хозяин? Кого тебе бояться теперь?
Бояться и правда некого, вряд ли что-то сравнится с минувшей войной. А если вдруг… то они ведь однажды справились, так ведь? Вспыхнувшая новая мысль поразила Серас своей абсурдностью и смехотворностью, но… Словно дуновение ветра в голове – и Серас залилась румянцем (чертовы человечьи рефлексы, застрявшие в ней, похоже, навсегда!).
– Как трогательно! Я учту это, – Алукард рассмеялся – совсем как прежде – и его диковатая веселость почему-то сразу успокоила ее: все правильно, она все решила правильно. – И все-таки ты ничуть не поумнела, Полицейская.
Пусть так. Сейчас уже даже не обидно.
– Так что ты будешь делать теперь?
Если бы он спрашивал, что она хочет сделать, ответ был бы простым. Лечь в гроб, задвинуть крышку, уснуть и не просыпаться. Невозможно. Что тогда?
– Я останусь здесь.
– Никакого «здесь» не будет без Хеллсингов. Все кончено.
Еще одни повод не обрывать последнюю нить.
– Но что-нибудь ведь будет, так?
Алукард смотрел все с тем же обидным любопытством, как и десятки лет назад. И ничего, ничего больше, никакого ответа, ни надежды, ни предостережения, ни совета. И тогда Серас спросила сама:
– А что будете делать вы, Хозяин?
Но он не ответил. Молча развернулся и вышел из комнаты.
«Будет, куколка, будет, не бойся. Чудовища на земле пока не перевелись. Мы еще послужим».
* * *
Алукард исчез в ночь после похорон, на которых маячил длинной неуместно яркой среди черных плащей и пальто тенью. Тогда Серас было не до него: она снова плакала, захлебывалась болью, переполнявшей легкие. Даже умерев, она так и не научилась как следует владеть собой, и уж точно ей было далеко до вежливо-скорбных, внимательных лиц знати и военных и их приличного горя. Она не замечала, как снова распалась на клочья тьмы левая рука, как ее украдкой разглядывали – с любопытством, отвращением, страхом и сочувствием, – не замечала даже тока горячей живой крови вокруг, неизменно волнующего ее нынешнюю природу. Не слышала торжественных речей: уши заложила ватная тишина, сквозь которую пробились лишь слова священника, обжегшие нутро острой болью: «Ибо Он знает состав наш, помнит, что мы — персть.
Дни человека — как трава; как цвет полевой, так он цветет.
Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его.
Милость же Господня от века и до века к боящимся Его,
и правда Его на сынах сынов, хранящих завет Его и помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их», – и звонкий стук земли о крышку гроба.
Когда все кончилось, Серас вернулась в особняк, совершенно измученная, и, даже не думая о том, можно ли ей теперь считать это место своим домом, спустилась в подвал, забралась в гроб и уснула.
Поздний вечер встретил ее неестественной тишиной. Прислугу уволили? Или просто все легли спать? К кому ей идти? Что делать? Должны же быть какие-то указания, наверное, Интегра говорила о ней, писала в завещании…
Серас поднялась наверх. Кабинет Хозяйки был заперт. Кабинет секретаря – тоже. Можно было бы войти через стену, но она старалась не пренебрегать приличиями без крайней необходимости. Часы в пустой холодной гостиной показывали два ночи. Даже если кто-то и встретится ей сейчас, он вряд ли будет рад увидеть вампиршу и ответить на ее вопросы. Придется дожидаться утра. Можно было, правда, поискать Хозяина, но что-то подсказывало Серас, что помощи от него она сейчас не дождется. Лучше снова пойти к себе.
В комнате ее ждал сюрприз – небольшой черный чемоданчик на крышке гроба. Холодея от мутного предчувствия (хотя куда холодеть вампиру?), Серас нажала кнопку замка, медленно, едва касаясь пальцами, подняла крышку – и ахнула. В бархатном нутре, поблескивая тускловатым металлическим блеском, лежал «Кассул».
Тот самый, из которого ее застрелили более полувека назад. Пистолет Хозяина.
Не давая себе труда задуматься, что она делает и зачем, Серас вытащила оружие. Примерилась к благородной тяжести, вставила обойму, вытянула руку, бессознательно копируя виденное десятки раз, наслаждаясь отточенностью движения, прицелилась в пустоту. Совершенство.
Ей-то постоянно доставались какие-то несуразные пушки, плоды непристойных фантазий сбрендивших оружейников, подумала Серас почти с обидой.
«Девочка, у тебя хватало сил исполнить все их тайные желания, тут трудно устоять, знаешь ли, – ухмыльнулся голос в голове. – А это хорошая штука, впечатляет. Но только вот наш Хозяин не похож на рассеянного».
Это точно. И это, конечно, не ошибка, это…
В следующее мгновение Серас уже неслась по коридору, безобразно грохоча тяжелыми ботинками. Добежала, тяжело дыша, как самая настоящая живая, рванула ручку так резко, что потеряла равновесие, когда дверь подалась и распахнулась, и ободрала подставленную ладонь о камень стены.
Сейчас он скажет, что своим топотом она перебудила пол-Лондона. Может быть, посмеется, может быть, тут же выставит вон и уж точно назовет дурой…
Комната была пуста.
Слишком пуста, тут же сообразила Серас, лихорадочно ощупывая взглядом стены и все еще надеясь, что тень в одном из углов расступится и выпустит Хозяина.
Не выпустит – пронеслось в голове за секунду до осознания: гроб пропал.
Он ушел, исчез, не сказав ни слова, не предупредив, не попрощавшись! Бросил ее, как отслужившую свое, уже не нужную вещь! Как, как он мог с ней так?!
Серас не заплакала – завыла в голос от смертельной обиды. «Хеллсинга» и правда больше нет, она, наконец, поверила.
* * *
Ранним утром состоялось заседание Совета. Серас Виктория стояла перед двенадцатью почтенными джентльменами и отвечала на бесконечные, укачивающие навязчивостью и однообразием вопросы. Сонные, бледные и испуганные лица. Половине присутствовавших когда-то снилось, как от резкого движения отлетают пуговицы на ее форменной рубашке. Впрочем, вторую половину в том же возрасте прошибал холодный пот от вида аккуратных, но все же заметных клыков, посверкивавших в исключительно дружелюбной улыбке.
Сейчас все они боялись одинаково – тяжелый, душный, почти осязаемый страх растекся по конференц-залу.
Да, это она попросила известить мистера Пенвуда об исчезновении Хозяина. Нет, она не видела, как Алукард покидал особняк. Нет, она не знает, каковы были распоряжения госпожи Хеллсинг касательно ее главной фамильной ценности. Нет, Хозяин ничего не рассказывал ей о своих планах. Нет, у нее нет никаких идей, куда он мог бы отправиться и чем хотел бы заняться. Когда она видела его в последний раз? Дайте-ка подумать, мистер Айлендз. На похоронах, да, точно.
Половина Совета смотрела на нее как на сумасшедшую, вторая половина – как на бессовестную лгунью.
Что? Что не так?
Тристрам Пенвуд откашлялся и немного смущенно сказал:
– Вы что-то путаете, мисс Виктория. Его там не было.
– Но я видела!.. – возмутилась Серас и тут же осеклась.
«Видела, девочка, видела. А вот они не видели. Видать, у господина Алукарда были свои резоны не светиться. И правильно – вряд ли ему бы дали прощальную речь сказать».
Значит, иллюзия. Хотя не все ли равно, ничего это не меняет – Серас больно прикусила губу – он ее бросил!
– Вы уверены? Уверены? – тормошил Серас Пенвуд.
– Нет, – она помотала головой и захлопала глазами на напряженный Совет. – Я была очень расстроена и, наверное, могла ошибиться.
Ее спрашивали снова и снова еще несколько дней, без толку и пользы – она и правда ведь ничего не знала, и даже догадок у нее на этот счет не было.
«Лучше тебе не знать, чем он займется, девчушка», – мрачно усмехнулся Бернадотте, и Серас согласилась: действительно, лучше не знать. Единственное новое, чем она могла удивить Совет, лежало под накрепко запечатанной всей ее силой крышкой гроба. «Не вздумай его отдать», – предостерег капитан еще перед самым первым допросом. Серас было шмыгнула носом, но сдержалась и только буркнула про себя: «Даже и не думала!»
В конце концов ее оставили в покое. Но на этом общение с сильными мира сего не закончилось.
* * *
– Его Величество, как и все мы, помнит о ваших заслугах и очень высоко ценит вашу службу Британии. Подвиг, который вы совершили, нельзя переоценить, – убаюкивал мерный голос сэра Эдварда Айлендза, остальные кивали в такт, и Серас ничего не оставалось, как кивать вместе со всеми. – Мы понесли огромную потерю, тем более тяжелую, что Интегра Хеллсинг была последней из рода. Как ни прискорбно говорить это, Организации, более века стоявшей на страже Короны и нашей Родины, более не существует…
Серас снова кивнула. Капитан хмыкнул и выпустил облако противного горького дыма.
– Но вы лучше нас знаете, что враг, с которой боролся «Хеллсинг», не побежден, и мы не вправе лишать страну защиты. Насколько мне известно, не хотела этого и госпожа Хеллсинг и даже оставила некоторые указания и пожелания… – Айлендз остановился и внимательно поглядел на Серас поверх очков, давая понять, что подошел к главному. Серас кивнула.
– Мы планируем создать специальное подразделение в составе Агентства по борьбе с организованной преступностью, которое занялось бы расследованием вампирических преступлений и наказанием виновных. Мисс Виктория, ваш опыт и… уникальные способности очень нужны Британии. Возможно, наше предложение заинтересует вас и вы согласитесь… – Айлендз сделал многозначительную паузу и снова засверлил вампиршу взглядом. Члены Совета перестали шуршать бумагами и замерли в напряженном ожидании.
– Я поняла. Я согласна, – просто ответила Серас. – Буду рада помочь.
«Глупая, глупая девочка! Даже и не подумала, что с ней будет, если откажет этим хрычам. Уж точно не пенсия и не домик у речки. Но я прав – работенка для нас все-таки нашлась!»
С ней подписали какие-то бумаги. Выдали ключи от дома, новую, намного менее фривольную форму, и помогли перевезти гроб.
Когда все формальности были улажены и приготовления закончены, Серас последний раз прошлась по дому, впитывая обратно густую, бархатистую тьму, которой любовно затянула все стены, чтобы защитить особняк и Интегру. Поплакала в гостиной и еще раз – у себя в подвале, а потом навсегда покинула «Хеллсинг».
* * *
Серас так и не узнала, что было бы, если б она отказалась. Но она согласилась – и получила свой домик, пусть и не у речки, донорскую кровь и даже весьма приличное жалование, которое с ее образом жизни не на что было тратить. Немного поразмыслив над возможностями, она занялась садом и домом – в конце концов, иногда ей все-таки хотелось снова побыть человеком.
|
